Именем закона. Сборник № 2 - Игорь Гамаюнов

Вот и Демченко давал те же советы. Может, и вправду так надо? Сокольников медленно водил ложкой по тарелке и уговаривал себя. В конце концов, совесть у него чиста. Лично от него ничего не зависит. Да и стоит ли вообще переживать? Буква закона будет соблюдена. По большому счету говорить-то не о чем…

Но доводы отчего-то не убеждали, мутный осадок в душе не рассеивался. Наверное, он просто не годится для такой работы, уныло подумал Сокольников. Не умеет воспринимать жизнь такой, какая она есть, без всякой романтики. Это просто реальная повседневность. Трошин, Демченко, Костин, да вообще все кругом, умеют, а он — нет.

— Привет, стажер, — сказал вдруг над ухом знакомый голос. — У тебя свободно?

Рядом стоял Викторов, сосредоточенно смотрел на свой поднос, стараясь не расплескать чай, налитый вровень с краем стакана. В форме, белой рубашке — едва узнать. Сокольников обрадовался.

— Саша! Здравствуй! Давно тебя не видел.

— Дела, — лаконично ответил Викторов. — Сам как?

— По-всякому, — махнул рукой Сокольников, а потом с ходу принялся рассказывать о событиях последних дней.

Сбивался, то и дело перескакивая на второстепенные детали, но Викторов не перебивал, слушал внимательно, а к концу рассказа даже есть перестал. Помрачнел.

— Трошин, — сказал он. — Дело по «Стройдетали» он тогда лихо раскатал. По бревнышку. Раз-два — и словно ничего не было.

— Формально все вроде в порядке…

— Формально-то? — переспросил Викторов. — Может быть… Только если это формально хоть раз как следует копнуть… Но копать никто не будет. Никому это не надо. Разве можно! Директор лучшего в районе магазина — преступник. А куда смотрели районные власти? Как допустили? Где работа с кадрами? И там, выше этого, тоже не нужно. Назначал ее на должность торг — а это уже городское звено. И тоже просмотрели. Поэтому самое лучшее для всех — спустить дело на тормозах. А Трошин с Гайдаленком с этим прекрасно справятся. Квалификация у них есть.

— Трошина заместителем начальника отдела назначают, — сообщил Сокольников.

— Я уже слышал, — кивнул Викторов. — Быстро темп набрал.

Он покачал головой и грустно усмехнулся.

— Ты же этого не знаешь, позже к нам пришел, — сказал он. — Как Трошин в передовики вышел. Не слыхал? Я сейчас расскажу.

Оказывается, на Доску почета Трошин попал после того, как вскрыл хищение в особо крупных размерах, которое совершила бухгалтер районной поликлиники. Хищение это было не из самых изощренных. Бухгалтер — сорокалетняя одинокая баба — начала потихоньку приписывать часы совместителям и, подделывая подписи, получать за них зарплату. Понемногу вошла во вкус, принялась красть совсем уж без оглядки — эх, одну жизнь живем!

Появились у нее «мертвые души» в штате, двойные выплаты отпускных и многое другое, что элементарно вскрывалось любой мало-мальски квалифицированной ревизией. Так оно и случилось. Едва пришедший с плановой проверкой ревизор копнул документацию, бухгалтерша страшно перепугалась и побежала в ОБХСС с повинной. Попала на Трошина — так уж случай распорядился, — он с ней и разбирался. Принял от нее, как положено, заявление о явке с повинной, оформил все и отпустил. А потом вместе с Чанышевым они сочинили целый роман. По нему выходило, что Трошин уже давно держал на примете бухгалтершу-расхитителя. Негласно документируя доказательства и через своих определенных лиц проводя огромную психологическую работу, чтобы уговорить преступницу покаяться добровольно. Отдел тогда срочно нуждался в громком деле, хорошей реализации — перед тем на городском совещании Чанышева поругивали за ослабление работы…

В таком виде дело и ушло наверх. Очень скоро Трошина, Чанышева, а заодно с ними и Костина премировали. Трошин к тому же сделался передовиком местного значения.

— Здорово, — с некоторым почтением сказал Сокольников.

— Учись. — Викторов прихлебывал остывший чай. — Не так важно сделать, как показать. Великое умение. Мы-то посмеивались вначале. И Трошин, кстати, вместе с нами хохотал.

— И тебе так приходилось «показывать»? — спросил вдруг Сокольников.

— Вообще это у меня получается неважно, — признался Викторов. — Так, если по мелочи.

— Черт знает на что тратим фантазию.

— Не так уж ее много и требуется, — возразил Викторов и поднялся. — Мне пора. Я ведь тут на совещании…

— Так что же делать, Саша, как ты считаешь?

— Особо ничего и не сделаешь, — Викторов пожал плечами. — Можно, конечно, попытаться шум поднять. Обратиться в министерство, городскую прокуратуру. Но если трезво все взвесить — шансов ноль. Крупного шума не получится. Успеют все спрятать. А может, и прятать не станут… А тебя отсюда выпрут, это точно. Шумливые не нужны. Одному я все же рад: Зелинский попался наконец. Его-то уж теперь вытаскивать не станут. Так что хватит на первый раз и Зелинского…

Разговор этот не то чтобы совершенно успокоил Сокольникова, но на душе стало немного легче. В самом деле, не все так и плохо. Время покажет. Черт с ней, с Ольгой, если нельзя по-другому. Может, и ее черед когда-нибудь придет. Может, жизнь несколько переменится, что всем жуликам и в самом деле тошно станет. Только вряд ли это будет скоро…

— Сокольников, привет, это Гайдаленок! А Трошин где? Уехал в главк? Ах ты черт!

Телефонная трубка замолчала, и Сокольников уже собрался ее положить, как вдруг Гайдаленок сказал:

— Слушай, ты поднимись ко мне. Тут с вашей подопечной проблемы. Ты в курсе, как я понимаю.

— Ладно, — вяло ответил Сокольников, не успев толком понять, что Гайдаленок имел в виду.

Он запер в сейф документы и поплелся на третий этаж.

В кабинете у Гайдаленка сидела Надежда Азаркина. Все в том же, слишком свободном для нее платье, которое она безостановочно теребила на коленях.

— Проходи, садись, — показал на стул Гайдаленок.

Они расположились напротив Азаркиной словно трибунал в неполном составе.

— Вы поймите, Надежда Витальевна, — ласково заговорил Гайдаленок, — все это в ваших же собственных интересах. Зачем нам осложнять и без того непростое положение? К чему вам брать на себя лишние эпизоды? Ну, с Зелинским все ясно. И монеты мы у него нашли. Тут, как говорится, — он сочувственно повел руками, — из песни слова не выкинешь. А второй эпизод совершенно неясен. Кроме ваших слов, у нас фактически ничего нет.

— Я всю правду сказала, — слабо откликнулась Надежда.

— Это я понимаю, — заверил Гайдаленок. — Только ничем не подтверждается. И супруг ваш, — тут Гайдаленок сделал удивленное лицо, — говорит теперь совсем по-другому. А значит, этого эпизода могло и не быть. Ведь так?

— Я сказала все, что было, — механически повторила Азаркина, совершенно не воспринимавшая, кажется, построений Гайдаленка.

Тот нетерпеливо поерзал на стуле.

— Поймите, самое главное вот в чем: если у вас только один эпизод — решение суда может быть в одном аспекте. А если два — совсем в другом. Это уже гораздо серьезнее.

— Пусть, — равнодушно сказала Надежда. — Что будет, то будет. Надоело.

— Вот вы какая странная, ей-богу, — начал нервничать Гайдаленок. — Сокольников, может, ты ей объяснишь, в чем тут разница?

— Действительно, — неуверенно начал Сокольников, — чем меньше эпизодов, тем для вас лучше…

— Лучше не станет, — в голосе Азаркиной появился вызов. — Да и не надо мне лучше.

— А дети? — Гайдаленок привстал для убедительности и потянулся к ней ближе. — Надежда Витальевна! Дети вас что же, не волнуют? Что станет с детьми в случае чего?

— Дети… — Надежда тускло взглянула на него и опустила голову. — Что вам мои дети…

В молчании прошла минута.

— Так что же я должна делать? — спросила она без всякого интереса.

— Да ничего же, объясняю я вам, — облегченно вздохнул Гайдаленок. — Просто исключим этот эпизод с Ратниковой. Напишем еще раз протокольчик. С моей стороны это нарушение. Но я сознательно на него иду, учитывая ваше положение. Люди ведь мы…

Внезапно Гайдаленок замер под пристальным и напряженным взглядом Азаркиной.

— Люди? — с удивлением повторила она, а голос уже звенел надрывными нотами. — Врешь ты все! Плевать тебе на людей! Еще детей вспомнил! Торгашка вас всех купила. И тебя, и Николая. Он вчера весь вечер передо мной червонцами тряс, уговаривал. Все вы…

— Азаркина! — грозно возвысил голос Гайдаленок. — Думайте, что говорите! За такие речи, знаете…

— Всех она вас купила. — У Надежды на скулах пробились нездоровые красные пятна, силы ее иссякли, теперь она говорила тихо, но не менее твердо. — Все вы одного поля ягоды. Не буду ничего переписывать. Делайте что хотите. Я к прокурору пойду!

— У меня нет слов! — Гайдаленок повернулся за поддержкой к Сокольникову, но тот, кусая губы, глядел куда-то в пол. — Я к вам по-хорошему хотел подойти, вы понимаете? По-человечески. Но если дело принимает такой оборот, я еще посмотрю, как поступить. Неоднократная перепродажа валютных ценностей! Учтите, вам могут изменить меру пресечения.